Джулия заворочалась и загукала.
- Ня-ня-ня, - пролепетала Демельза, - агу-га-гу-ня-ня.
И рассмеялась над собственной нелепостью.
Демельза вздохнула с чувством осознания всей сложности жизни, которая проявила к ней персональную благосклонность, и, повернувшись, внесла дитя в дом.
Карен спешила по крайне уважительной причине. В сумке она несла ужин для Марка - две соленые сардины, приобретенные за два пенса, и не хотела запоздать со стряпней. Она вернулась, пробежав большую часть пути, ворвалась в дом и стала собирать хворост для растопки.
Марк выполнял ряд работ в маленьком предприятии Уила Нэнфана, чтобы заработать побольше денег. Всю эту неделю, пока он работал в ночную смену, распорядок был следующим: с десяти вечера до шести утра в шахте, сон с семи до двенадцати, прополка сада в течение часа, затем пройти милю до Нэнфана, где он работал с двух до семи.
Домой Марк возвращался около половины восьмого, дремал еще часок или около того перед ужином и снова топал на шахту. График жесткий, но необходимый, поскольку домохозяйка из Карен вышла не самая лучшая. Она всегда предпочитала купить что-то готовое, чем стряпать сама. Таков был её склад ума, совершенно чуждый соседям.
Внизу, в Соле, она остановилась посмотреть, как двое мужчин дрались из-за рыболовной сети, а теперь обнаружила, что прибежала слишком рано и может не торопиться. Но она не ругалась ни на себя, ни на Марка за то, что так привязана к распорядку дня, и на то имелась очень веская причина - Дуайт сегодня был дома.
Она не видела его почти неделю. И сегодня он находился дома. Карен приготовила ужин, разбудила Марка и смотрела, как тот ест, и сама что-то поклевала как птичка. В еде Карен была разборчива, как и во всем, предпочитая чуть ли не голодать, когда еда не нравилась, а потом, если имелось что-то вкусненькое, могла наесться до отвала.
Она сидела, наблюдая, как Марк собирается на шахту, с любопытством ощущая затаённую напряженность в теле, как много раз прежде, и всегда по одной и той же причине. В последнее время муж казался угрюмее, менее уступчивым к её прихотям. Иногда казалось, что он следит за ней.
Но это её не беспокоило, потому что Карен пребывала в уверенности, что всегда в состоянии его перехитрить, и была осторожна, чтобы не сделать что-нибудь подозрительное, когда муж находился рядом. Только когда Марк работал в ночную смену, она была действительно свободна, хотя до сих пор боялась пользоваться его ночными отлучками, и не из-за опасения, что её застукают, но боясь, что подумает о ней Дуайт.
Солнце уже скрылось за громадой ночных облаков, и сам закат можно было ощутить только по последней вспышке в небе перед полной темнотой. В комнате тени сгустились уже давно, и Карен зажгла свечу.
- Ты бы лучше поберегла свечи, пока совсем не стемнеет, - произнес Марк. - Свечи уже по девять пенсов за фунт, и вечно нужно то одно, то другое.
Муж всегда жаловался на цены. Он ожидал, что она станет жить в темноте?
- Если бы ты построил дом наоборот, то в нем по вечерам было бы гораздо светлее, - ответила она.
Она вечно жалуется на то, как он построил дом. Она что, ожидает, что он поднимет его и поставит так, как ей хочется?
- Не забывай запирать дверь, когда меня нет, - сказал он.
- Но это означает, что я должна встать, чтобы тебя впустить.
- Не возражай. Делай, что я говорю. Не представляю, как ты спишь здесь одна и без присмотра, как это случилось сегодня утром. Удивляюсь, как ты сама можешь так спать.
- Никто из местных не осмелится сюда прийти, - пожала плечами Карен. - А нищий или бродяга не узнают, что ты далеко.
- Запри дверь на ночь.
Марк встал.
- Хорошо.
Он взял свои вещи и пошел к двери. Прежде чем уйти, он оглянулся на жену, посмотреть, как она сидит при свете единственной свечи. Свет отражался на её бледной коже, бледных веках, темных ресницах, черных волосах. Губы плотно сжаты, а глаз она не подняла. Марк вдруг ощутил ужасный приступ любви, подозрительности и ревности. Вот сидит она - восхитительная, как блюдо с фруктами. Он женился на ней, но мысль, что на самом деле она не для него, зрела в нем уже несколько недель.
- Карен!
- Что?
- И не открывай дверь никому, пока я не вернусь.
- Не буду, Марк, - она посмотрела ему в глаза, - не открою никому.
Марк ушел, поражаясь, почему она так спокойно восприняла его слова, будто мысль эта её совсем не удивила.
После того как он ушел, Карен длительное время сидела совершенно неподвижно, а затем задула свечу, пошла к двери и открыла её, чтобы она могла услышать колокол на шахте, объявляющий о смене вахт. Когда он прозвенел, она закрыла дверь, заперла её, снова зажгла свечу, унеся её в спальню. Она легла в постель, но заснуть ей не грозило - разум переполняли мысли, а нервы и тело слишком напряжены.
Наконец она села, причесалась, выскребла из коробочки остатки пудры, надела потертый черный плащ, повязала волосы алым платком, что выиграл Марк, и покинула дом. Она шла сгорбившись и тщательно хромая, чтобы обмануть тех, кто мог её увидеть.
В сторожке горел свет. В окне гостиной, как она и ожидала. Свет горел и в одном из окон башенки - Боун готовился ко сну.
Она не постучала в дверь, но на цыпочках протиснулась сквозь ежевику, пока не добралась до освещенного окна с видом на гору. Там она остановилась, чтобы снять платок и встряхнуть волосы. И потом постучала. Некоторое время она ждала, но больше не стучала, поскольку знала, насколько хороший у Эниса слух. Вдруг шторы раздвинулись, и рука отперла окно. Карен обнаружила, что смотрит ему в лицо.